Эти больничные коридоры. Протяжные, тусклые, мрачные. Тихое поскуливание тяжелобольных, их хриплое дыхание и неспокойный сон. И среди всей этой предсмертной симфонии ты. Одинокий, беспомощный, озлобленный. С трудом пытаясь дотянуться до оставленного стакана с обезболивающим порошком. Но руки не слушаются, а при каждом движении боль приходит к потерявшим чувствительность ногам. Она не беспокоит, но ты знаешь, что она там есть. Притаилась и ждет, когда нервные окончания, наконец, смогут кинуть свой клич мозгу… Она обязательно застанет тебя врасплох, но позже. Страх перед ней порой перерастает в панику, но ты держишься, чтобы не показать насколько ты слаб. А ты именно слаб. На данный момент лишь физически, но вскоре поймешь, что воля твоя такая же беспардонно унизительная, как и все мышцы сейчас.
Воспоминания, которые хочется оставить позади, делая новый шаг. Но узкие закоулки промозглого города не дают отступить им далеко. Они зиждяться с новой силой в твоем мозгу, пробуждая к жизни давно минувшее. Их не отбросить назад, не оставить в мокрых следах подошв начищенных ботинок. И даже если сорваться на бег, они не отстанут, словно во всем движении твоего тела и рождены. Но так хочется, хочется проверить, а вдруг? Вдруг все это закончится с сильным толчком ноги от мостовой; вдруг неловкий взмах руки отгонит воспоминания дальше, и они нагонят тебя лишь у самой кульминации сновидений. Пугающей тучей, грядой, смешивающейся со звоном будильника и отчаянным криком кого-то, а может и твоим.
Шон слишком пристально вглядывался в невзрачную витрину маленького цветочного магазина. Не отдавая себе отчета в этом, не понимая, что так привлекло его внимание. Может, вовсе там ничего не было, лишь горстка растений с пожелтевшими кончиками листьев, а может хотел, чтобы все эти мысли нашли приют там, в теплой глубине улыбок отстраненных покупателей. И пусть они останутся равнодушны, пусть упиваются своим счастьем, своими тревогами, но он всего лишь будет знать, что без их ведома, поделился частичкой своего опыта. Короткая усмешка, которой юноша лишь ознаменовал логическую точку своих размышлений, и он пошел бы дальше, занятый пустым и бесплодным самобичеванием. Но там была она. За блеском начищенного стекла Шон не сразу разглядел силуэта; да не важен был тогда он, лишь карие глаза, обрамленные длинным ворохом ресницам. Так странно, средь всей этой невзрачной палитры лиц; средь всех этих лицемерных улыбок и усмешек; средь продавцов, чей взгляд излучал лишь глуповатую тоску – ее взор был похож на тот, коим одаривают покойников, которые ушли из жизни вовремя, именно вовремя – смиренно понимающий, не допускающий и мысли, что смерть пришла не по ту душу.
И юноша, двинулся вперед, все еще прихрамывая на одну ногу и осыпаемый гневными высказываниями, когда опрометчиво пересек дорогу какому-то бедолаге. У него не было плана, как и всегда, впрочем. Шон просто знал, что если сейчас не подойдет, будет жалеть об этом долгие месяцы. Инстинктивно, превозмогая боль, он выпрямился, как стойкий оловянный солдатик и распахнул верь. Тихий звон подвешенного над дверью колокольчика. Всего лишь на мгновение, ему стало тяжело дышать от затхлого цветочного аромата, который мгновенно распространился по легким, заставляя их сокращаться более интенсивно.
- Цветы были сегодня ночью на балу, вот и повесили теперь головки! – пробормотал юноша себе под нос, легко касаясь лепестков тюльпана. Ему хотелось, чтобы девушка, как маленькая Ида, возмутилась бы, нахмурила брови и со всей детской непосредственностью вымолвила – «Да ведь цветы не танцуют!». А после он рассказал ей про великолепный бал и розы, восседающие на троне в загородном дворце и много прочей чепухи, которая имеет смысл лишь для детей. Но встретился со строгим взглядом торговки, которая кажется сочла юнца и вовсе сумасшедшим. Возможно, он и был бы смущен, чувствовал, как его застигли врасплох, но в ЕЕ взгляде не было смущения. Отсутствовал в них и укор, коим одаривают пьяниц, орущих всякий бред на торговой площади. Она дала ему насладиться той причудливой атмосферой детства, смешанной с запахом срезанной ели и имбирным печеньем. Такая простая тягучая фантазия, так остро осязаемая, но все еще непостижимая.
Ну же, просто скажи, что цветы не посещают балы…не посещают…балы…