Утро началось как обычно, с той лишь разницей, что проснулась я не спустя сутки как планировала, а лишь спустя два дня. Целых два дня, ничего необычного, после магических ритуалов бывало и похуже. Сегодня я была лишь несколько рассеянна, два раза положила в зелье измельченный корень мандрагоры, - стена южного крыла слегка треснула, о чем эта_женщина еще не знает, но в целом все остались живы, и это ли не главное?, - в результате чего пришлось варить зелье заново, но с той лишь разницей, что не все ингредиенты были у меня в наличии.
Оранжерея в саду не редкость в домах волшебников; так она сказала; но в нашей вместо тюльпанов и роз я выращивала травы: некоторые из родного норвежского леса, но были и такие, совсем уж экзотические, которые Шанти Геката знает как достала. Потому оранжерея больше походила на влажные, непроходимые джунгли, - да, кое-кто слишком сильно вырос за последние пару месяцев, и занял почти всю площадь, - и Женевьева часто любила тут прятаться от брата. Я тоже любила это место, потому что оранжерея была у самой границы поместья, я могла зайти внутрь, и выйти с другой стороны абсолютно незаметно, минуя защитные барьеры, которые сама же и поставила на этот черный ход, и в это время все обитатели дома верили, что я занимаюсь своими травами, или просто как обычно прячусь от всех. Шанталь не станет тут искать, по ее словам она лучше сожжет всю эту гадость, чем добровольно зайдет внутрь, - но я видела однажды, что сестрица сюда ходит, хоть и корчит из себя важную птицу. Сегодня же я знала, что у нее свои планы; прошел слух, что ее дело сдвинулось с мертвой точки, и я опасалась, что это может привести к последствиям. Но меня по прежнему никто не тревожил, и я могла спокойно покинуть территорию поместья, накидывая на голову капюшон, чтобы затем трансгрессировать на самую окраину Лондона. Настроение было приподнятым, - возможно, дело в секретном ингредиенте, который я добавила в свою фирменную шарлотку, - и я едва ли не насвистывала, пробираясь по темным улочкам к единственно освещенному месту, к рынку, на котором публика была на столько сомнительной, что у того аврора явно бы выпали волосы.
Осматриваюсь по сторонам; мне не нужно то, что выставляют на всеобщее, меня интересует дверца на другом конце рынка, за которой скрывается магазин весьма разнообразных товаров. Как ни странно, но я была там не частой гостьей, но продавца знала еще со времен жизни со старухой. Не лично знала, но нашла его имя среди ее вещей, когда разбирала бумаги в своем прежнем доме. Я отправилась туда спустя пару дней после устройства в Мунго, и случайно наткнулась на дневник, который вела Мариша, записывая туда все свои сделки, а так же имена полезных людей. За прошедшие три года я уже в четвертый раз обращаюсь к мистеру Уоррену, и всегда знаю, что он учтет мои специфичные пожелания.
Никто не обращает на меня внимание; заправляя прядь волос за ухо, я натягиваю капюшон на лицо, и иду, практически бегу, к нужному магазину. Этот рынок хоть и был в большей степени маггловским, но на нем присутствовало немало волшебников, как среди продавцов, так и покупателей, - да, среди магглов проще затеряться, - и потому мне не хотелось, чтобы кто-то узнал во мне Шанталь Америку, заносчивую помощницу французского посла. Поползут слухи, а она слухи не любила; я тоже.
Помещение встретило теплом, я зябко поежилась и выдохнула, тут же делая шаг к прилавку. Беглого взгляда хватило, чтобы узнать стоявшего мужчину, - я видела его лишь однажды, издалека, когда сестра гневно шептала на ухо, что этот «мсье Хажен ужасный тип, и очень сильно достал ее». Я сама не раз слышала гневные вопли сестрицы, когда она, поминая Мерлина, Салазара, Моргану, швыряла в стену вазы и орала про какого-то ненавистного кровососа, который в очередной раз умудрился все испортить. В подробности я не вдавалась, но что-то подсказывало, что проблема была не только в работе.
Руки сжимают плетенную корзинку из осины, я смотрю на мужчину, чувствуя странный холодок по спине, отмечая его бледность, и осознавая, что не замечаю привычного сияния ауры. Передо мной стоял не человек, я не была уверенна в этом в прошлый раз, но теперь все сомнения отпали.
— Мсье ван Хажен. — Киваю, рука в перчатке едва касается пальцев мужчины; я тут же одергиваю ее и пячусь. Внутренний голос твердит о благоразумии, призывает быть смелой, ведь это всего лишь вампир, и мы в общественном месте; правда публика здесь собралась знатная, от мелких воров до опасных убийц; не удивлюсь, если и Испорченные тоже тут.
Широкая улыбка, нарочито дружелюбная, и тонкий намек на то, что я одна – все наложилось друг на друга, и сомнений не было. Он решил меня сожрать. Возможно даже в отместку сестре, как бы в назидание ей, чтобы поставить на место раз и навсегда. А возможно он просто любил ужинать блондинками, пусть и некромантами. Я не знала истинной причины, да и знать не желала, лишь сбежать как можно быстрее.
Жаль, что сказки про осиновый кол – всего лишь сказки.
— Я не одна. Прошу меня извинить. — Слишком быстро, нервная улыбка, шаг к двери. — Срочное дело. Я зайду позже. Доброй ночи, мсье. — Главное заикаться не начать; развернуться, и вместо того, чтобы метнуть в вампира чем-нибудь оборонительным, я выбрала бегство, отворяя дверь и тут же практически вылетая на улицу, накидывая на голову капюшон, успевший слететь по пути, и устремляясь в сторону, тихо матерясь на себя и на всю жизнь в целом.
Идиотка. Возможно, он вовсе и не собирался меня жрать. Возможно, я вовсе ошиблась.

Одной рукой сжимая корзинку, второй же придерживая капюшон, я углублялась в проулок, ведущий к выходу с рынка. Маленькая толика надежды на то, что он не пойдет следом, теплилась в уме, но разумом я как никак понимала, что являюсь весьма лакомым десертом для любого голодного вампира. Очень голодный не различил бы разницу между некромантом и обычной волшебницей, ведь как и остальные существа, мы пахли совершенно по особенному; впрочем и вампиров могли разглядеть гораздо раньше, чем обычный волшебник. Мне хватило ума уйти раньше, прежде чем вампирское очарование начало бы действовать; хотя сомнения на этот счет все же оставались, ведь я не могла была быть на все сто процентов уверенна, что он хочет меня сожрать. Возможно, сестра ему и насолила; возможно, они оба виноваты, но врядли он станет нападать на меня, не отбросив все сомнения в том, что на него подозрения уж точно не падут. С другой стороны, Шанти постаралась, чтобы в Британии разыскивали серийного вампира-убийцу, который нападает и обескровливает молодых девушек, и если бы мое тело нашли в канаве, списали бы на очередное нападение маньяка. Но в этом случае; и, как мне кажется, не только я это осознала; сестра не стала бы молчать и во всю объявила бы о своих подозрениях на счет Алистера. Иначе врядли она из кожи вон лезет, чтобы в итоге обвинили какого-то другого вампира.
Алистер. От чего-то его имя, произнесенное в тепле помещения, вызвало странные эмоции, некое чувство дежа вю, будто бы прежде мне уже доводилось его слышать. Но я могла поклясться несуществующему богу, что никогда прежде не встречала этого господина. На вопрос о том, почему я не могу вспомнить лица однокурсников, сестра ответила, что в этом нет ничего странного, ведь моя жизнь в школе была слишком скучна и однообразна. Видимо, в моей жизни был кто-то с таким именем, или с похожим звучанием гласных, но ввиду скучности я имела право об этом забыть.
Из открывающейся двери выходит мужчина, вынуждая меня отойти в сторону, дабы не столкнуться с ним, и в этот момент я слышу возле себя уже знакомый голос.
— Не припоминаю, чтобы мы переходили на «ты». — Вместо испуганного вопля, я лишь раздраженно фыркаю, и возвожу глаза к звездному небу. Страх перед вампиром отступал, хотя я была готова признать, что компания из нас выходила знатная. Особенно если учесть место, в котором мы оба оказались. Шум ночного рынка оставался позади, мне стало на миг интересно, как это местные полисмены еще не обнаружили собрание, но стоило пройти еще несколько метров, как становилось ясно, что здесь поработал волшебник, не позволяя заявиться на рынок всем, кто о нем не осведомлен. Мне льстило, что в некоторых кругах я могу приобретать товары, не опасаясь того, что кто-то посмотрит на меня не так, как обычно; а мысль о том, что я нарушаю уйму правил, в том числе и домашние, просто разгоняла по крови адреналин.
— Я не нуждаюсь в провожатом, и вам совершенно незачем было бросать свои дела. Не думаю, что моя сестра будет в восторге, заметив в чьей компании я пребываю. Однако, если это повод до нее добраться, то вынуждена вас разочаровать. — Маленькая ложь во спасение своей шкуры. Не то, чтобы я боялась сестру, и ее гнева; скорее, напротив, она опасалась меня; но слушать лишний раз истерику моей худшей половины совершенно не хотелось. — Впрочем, раз уж вам совсем нечем заняться, вы можете проводить меня до ближайшего места, с которого я смогу спокойно аппарировать домой. Одна.
Слегка повернув голову, я взглянула на мужчину, шедшего рядом, но тут же отвернулась, однако продолжая скашивать взгляд и мимолетно изучая его в лунном свете. Видимость была плохой, я должна была это признать, но темное время суток придавало образу некое очарование, напоминая о таинственном графе Дракуле, и мне невольно становилось интересно; страх уже совсем ушел прочь, к тому же интуиция подсказывала, что он не станет нападать. Не сейчас, по крайней мере.
Весь его образ был окутан тайной, и именно так написала бы одна из этих дешевых бульварных писательниц, чьи книженции Шанталь таскала из маггловского мира, намереваясь как можно более подробнее изучить вкусы тамошних женщин. Я не раз задавалась вопросом, что именно моя сестра не поделила с мистером фон Хагеном, ведь по сути их отделы редко пересекались, и занимались они абсолютно разными делами. Она не могла претендовать на его кресло, как и он однозначно не подошел бы на должность помощника французского посла; он же немец, если память мне не изменяет, ибо сестра как-то однажды обозвала вампира чертовым нацистом, чем вызвала у меня удивленный смешок. Когда я задавала вопрос о вражде Шанталь, она лишь отмахивалась, и говорила, что это дело не для ушей столь невинной особы, какой меня считала. Я пыталась отстоять свою точку зрения, а однажды даже попыталась залезть в ее голову, но сестра оказалась проворнее, вовремя установив блок. Я предположила, что прежде они были любовниками, но что-то помешало им пожениться (ее семья, или его сущность), или возможно кто-то уличил кого-то в неверности, и с тех пор они воюют как кошка с собакой. Это предположение показалось мне наиболее верным, и я предпочла остановиться на нем.
И сейчас бывший любовник моей сестры идет рядом, и пытается вести дружескую беседу, окончательно сбивая меня с толку. Если он не хочет меня сожрать, то в чем тогда причина его интереса? Неужели при помощи меня он пытается заменить Шанталь? Ну вроде того, что с одним близнецом не удалось, можно переключиться на другого. Я запуталась, но не спешила озвучивать свои мысли, рискуя нарваться на вспышку гнева. Тем более я не была уверенна, сыт ли он на самом деле.

Но если мысль о том, что вампир был голоден, все же оказалась бы реальной, Фредерика не медля применила бы все свои силы, на которые была способна.

Ей еще не доводилось, за всю ее жизнь, так близко встречаться с созданием ночи, столь кровожадным и опасным; однако она многое о них знала не только благодаря старухе, но и самообразованию, черпая информацию из различных источников; в том числе книг, которые хранились дома.
В ее доме там. И в их доме здесь.
Она не отступила, не испугалась, и не побежала с дикими воплями; голося на всю округу и размахивая руками. Лишь легкая ухмылка касается пухлых губ, воспитанность вампира поражала, хотя поначалу ее немного удивил тот факт, что он так легко перешел на неформальное общение. Вампиры живут долго, застают не одну эпоху, и их воспитание всегда казалось ей… древним.
Но этот, - Алистер, - выбивался из общей массы. Он повел себя с ней так, будто они уже были знакомы. Что, вообще-то, невозможно, ибо она помнит всех.
Всех.

Девушка пару раз моргнет озадаченно, будто невольную мысль вспомнила, а затем нахмурит брови. Она не замедлит шаг, не запнется; продолжит шагать так же ровно, как и шла, в такт шагам мужчины, но кое что в ее облике может натолкнуть на мысль, что она крайне озадачена.
Она помнила лишь сестру. Помнила тех, с кем работала; старуху, ее воспитавшую; но она не помнила никого со времен школы. Пытаясь напрячь память, она лишь испытала легкую боль в висках, будто что-то
Б л о к и р о в а л о

Фредерика морщит нос; она хмурит брови и кусает губы, погруженная в свои мысли. Слов мужчины она не слышит, игнорируя высказывание о сестре. Об этом она задумается позже, но сейчас Рика внезапно осознала, что ее память практически чиста.
Как первый снег, девственно чистый, белоснежный; как бутон прекрасной розы, не замаранный ни одним изгибом лепестка. Ее память была словно чужая.
Не ее.
И это настораживало.

Мозг некроманта хорошо защищен, чтобы кто-то мог просто так в нем покопаться, залезть в самые глубины подсознания; и даже при малейшей попытке она бы это вмешательство ощутила, нагло выталкивая постороннего. Но даже при наличии этих фактов, Шрив внезапно, и очень четко осознала, что ее память была чудесным образом
П о д ч и щ е н а

Следов вмешательства она не ощущала, а значит это произошло давно. Но… как? Где она была в тот момент, о чем думала и чем занималась. И, главное, кому это могло понадобиться? Она не являлась важной политической фигурой, лишь сестрой помощницы посла, да и то французского, незначительного. Она не участвовала ни в каких организациях, не принимала ничью сторону и, что самое важное, она не конфликтовала с ковеном, хотя терпеть его было невыносимо.
Она вела примерную жизнь, и тем не менее кто-то посмел посягнуть на ее разум.
Грубо.
Но ювелирно.

Не оставив и следа.

Фредерика выныривает из своей головы, заметив вопросительную интонацию в голосе спутника, и оборачивает к нему свое лицо.
— Простите? Я, кажется, задумалась… — Она невинно улыбнется, заправит прядь длинных волос за ушко, и слегка пожмет плечами, отворачиваясь обратно к дороге.
Ее мозг лихорадочно начнет проворачивать в голове все обрывки фраз, что долетали до ее ушей, силясь вспомнить, о чем они говорили. Она, возможно, покажется рассеянной, но быстро возьмет себя в руки, снова улыбнется, вздыхая; сожмет руками пустую корзинку, и вновь обернется к мужчине.

— Да, вы правы, Алистер. Сегодня чудесная ночь. Я, порой, устаю от домашней суеты. Знаете ведь, дети даже в большом доме не дают покоя. А моя сестра убеждена, что я должна больше проводить времени с ними, и с ней. Таким образом она надеется выбить из меня всю деревенскую глушь. Я не говорила, что выросла в лесной глуши?

Она смущенно улыбается, кончики губ едва изгибаются. Ее шоколадные глаза глядят на него внимательно, из под полуопущенных ресниц. Она изучает, впитывает его образ, пытаясь найти отголоски в своем сознании; памяти. Возможно ведь, что они уже встречались. Возможно ведь, что ее предположения верны, - она не может ошибиться, ее память чистили!, - и многие люди ее знакомые, но она их не помнит.

— Скажите, Алистер, мы не могли встречаться прежде?

Вопрос невинный, не имеет подтекста; она смотрит на него широко раскрытыми глазами, вопросительно изгибая брови. На миг спотыкается, но тут же выравнивает равновесие, тихо ругнувшись, и тут же краснея, понимая, что слух вампира все равно мог уловить.
Теперь он решит, что она не просто с глуши, но с какого-нибудь богом забытого места, где живут одни бескультурные деревенщины.

Отредактировано Frederica Schreave (2017-12-22 09:31:59)

Человек он достойный, но память — что твоя кладовка: самое нужное всегда на дне.

Она обернется, посмотрит на него слегка ошеломленно, будто бы видела впервые, и в то же время знала очень давно; и аппарирует на другой конец города, ближе к центру Лондона. Вздрогнет, мурашками покрываясь, и едва устояв на ногах, оказавшись у самого края прогулочной площадки вдоль Темзы.
Ладошками о поручень оперевшись, да личико снегу подставляя, Фредерика вдохнет полной грудью, сохраняя в памяти воспоминания об этой встрече. Легкой улыбкой темные облака встречая, выдыхая клубы пара, что так забавно в воздухе таяли, на частицы разлетались; она не почувствует холод поручня под тонкими девичьими пальцами, растопит тонкий слой льда, что покрывали медь; но мыслями все так же будет далеко; улыбаясь.

Ей не нравилось, как он говорил о ее сестре; как рассуждал о ее жизни вместе с ней, о контроле, об опеке, но девушка лишь молчала, ничем не выдавая своего недовольства. Со стороны судить было легче всего, но никто не знал тонких граней ее отношений с сестрой; никто не знал, что это не Шанталь ее оберегает и контролирует, а Рика сдерживает вспышки безумия сестры, готовя специальные отвары, что удерживают в узде ее демонов; она помогает ей заметать следы, прячет мысли под толстым магическим куполом, что даже ни один аврор не смог расколоть ее мысли; всех обвели вокруг пальца, да вот только Рика роль играла послушной девочки, и сестра это знала, принимая на себя все обязанности, ограждая сестру от людских проблем, допросов, заботы о доме и домовиках; она позволяла Фредерике проводить время со своими детьми, и заниматься колдомедициной в Мунго, условия ставила самые простые, всегда причину объясняя, а взамен Рика была свободна от прочих обязанностей, от многовековой семейной истории, давящего, но незримого, присутствия предков; ее освободили от обязанностей, Шанталь сама решала все проблемы, никого к сестре не подпуская, а когда выходила из себя, то Фредерика лишь углы сглаживала, да в чувство приводила.
Ей не нравились слова Алистера, но она все так же молчала, не желая оправдываться, сестру защищать; ведь их семейные тайны не должны касаться кого-либо еще, и если со стороны выглядит так, будто бы Фредерикой пытаются помыкать и контролировать, то девушка предпочитала это так и оставить.

Рассуждения о памяти оставались в груди маленькими семенами, что пускали тонкие ростки в ее душу; сомнениями закрадываясь в сердце. Она слушала его, и пыталась понять, связать воедино каждое слово. На себя примерить. Вспомнить.

Она не могла его забыть. Если бы однажды увидела, то точно бы запомнила.

Ведь такого, как он, невозможно не запомнить; его не стереть из памяти, и дело не только в том, что он был вампир, притягивал по всем качествам; но так же и потому, что в нем она уловила нечто едва сокрытое, что заинтересовало.
Дыхание сбивалось с ритма, она ступала в такт его шагам, да губу кусала едва уловимо. Мягко цепляла ровными зубками, да прикусывала, чтобы боль легкую вызвать, отрезвляющую. Только так можно было находиться рядом с вампиром, если страх начинал отступать; а иначе пропасть, нехватка воздуха, да ощущение, словно в омут с головой, и тонешь.

Фредерика стояла и смотрела на темное небо, но перед глазами мелькало воспоминание о том, как на миг испытала она разочарование; вспышкой мимолетной; когда за следующим поворотом увидела дом, из которого можно было безопасно аппарировать. Встреча, поначалу показавшаяся проклятием, неожиданно для нее самой обернулась весьма интересным событием; приятным даже.
Будь ее возможность, она бы растянула этот переулок еще на много миль, чтобы идти вдоль него всю ночь, разговаривая ни о чем, и обо всем одновременно. Она не могла его вспомнить, да и было ли это важно сейчас. Мысленно лишь повторяла имя

Алистер

что расплавленным сахаром перекатывалось на языке, по горлу тонкой струйкой тепла растекалось; да дыхание снова собьется, мурашки по спине пробегут, а девушка мысленно нахмурится, вдохнет пару раз глубоко, руками себя обхватывая, словно замерзла, да только дрожь внезапную скрыть пытается.

— Я расскажу об этом как-нибудь в другой раз.

Она замрет у входа в дом; еще пара шагов, и она окажется под толстым деревянным козырьком, едва освещенным тусклой лампочкой; отойдет и аппарирует, но пока не спешит, лишь стоит, с ноги на ногу переминаясь, словно сказать что-то еще хочет, да молчит, морщась от холода.
Словно это ее волнует; будто это важно, но холода на самом деле не чувствует, лишь дрожь легкую по телу, но то вовсе не от мороза.

— Доброй ночи, Алистер.

Она все таки едва уловимо улыбнется, лишь уголки губ приподнимая, да плечами пожмет, будто в словах своих совсем не уверена; ступит под тусклый свет лампы, обернется на миг, брови изгибая, ибо увидит картину в памяти внезапную, по-летнему теплую, у озера, что находилось вблизи ее старого дома, и голос его услышит отчетливо, как будто слышала минуту назад все те же слова. Слова не разберет, но этого будет достаточно, чтобы в следующий миг изменить направление, аппарируя вовсе не к границе дома, что делили с сестрой, а в бурлящий Лондон, едва ли в Темзу не проваливаясь.

▪ ▪ ▪ ▪ ▪ ▪

Я белые цветы в саду тебе хотела показать.
‎Но снег пошёл.
Не разобрать, где снег и где цветы!

Вечер следующего дня; тихий стук в окно, ее удивленный вздох, когда ногти прорвут обертку, и внутри обнаружатся ингредиенты, которые она так и не купила. Улыбается, даже тихо посмеивается, письмо к груди прижимая, едва ли не пританцовывая. Она была одна, в своей оранжерее, землею перепачканная, пока домовик не возник с громким хлопком, и не известил о почте в ее спальне. Она пронесется к дому, следы на снегу оставляя; на первом снегу, что выпадет в середине ноября; такой девственно чистый, белоснежный, еще не познал серости городских мостовых.
И она, следы на ковре оставляя мокрые, до комнаты пройдется, грязными пальцами пергамент раскроет, перечитает строки пару раз, да за ответ сядет. И так пол ночи проведет, загоняв совсем птицу, отвлекаясь лишь раз, когда дети внимания потребуют. В эту ночь Шанталь снова уединилась в подземелье; снова письма писала, что сожжет затем в пламени, а Рика ответа ждала, возвращаясь к окну. И вглядываясь в ночную даль.

Мелькнет темный силуэт в небе, да она окно уже открыла настежь, ждет, холод в комнату запускает. И стоит только птице приземлиться, лапку протянуть, боязливо косясь на некроманта, как она сама пергамент дергает, шипит, извиняется перед птицей за то, что больно неосознанно сделала, да только остановиться не может, слишком увлеченная перепиской с мужчиной, что стала для нее первичным явлением в жизни.
По крайней мере тем явлением, о котором она помнила.

Она прочитает племянникам сказку, поцелует сначала Антареса, затем Женевьеву, пожелает спокойной ночи, и пообещает, что мама скоро к ним зайдет. Улыбка на губах – что пластмасса застывшая, разве что не скрипит; Фредерика вниз спустится, в дверь деревянную кулаком стукнет несколько раз, и довольная вернется к себе.
Птица уже на окне, но девушка не спешит; сидит, дыхание задержав, дожидаясь, когда прошелестит по полу шелковая мантия сестры; слыша, как скрипнет вначале дверь детской, а затем и в спальне Шанталь; да потянет по воздуху тонким ароматом ладана, что жгла сестра каждый раз, запах перебивая.
Лишь после этого, аккуратно раскрывая пергамент, она прочтет послание, нахмурится лишь на мгновение, гадая о том, как он мог узнать о том, кто она; но огонь, вспыхнувший в глазах, начнет затухать, и в сознание ворвется мысль о том, что вампир мог почувствовать, как чувствуют животные.

Успокоится, но на встречу не согласится; с легкой улыбкой выводя на пергаменте строки, да сообщая о своей привычке гулять в Гайд-парке. Она провожает птицу взглядом, закрывая окно и оборачиваясь к постели. Тихо вздохнет. Поежится, чувствуя как холодом по полу тянет, но затем прошествует в ванную, на скоро примет душ, а когда вернется, то снова увидит силуэт за окном, да постукивание тихое по окну, что становится все настойчивей.

Фредерика улыбнется, впустит птицу, но ответ писать не станет. Вместо этого привяжет к лапке пернатого создания мешочек с парой галлеонов, в качестве платы за подарок, и закроет окно, даже не надеясь ответ.

В то утро четверга она проснется отдохнувшей, с легким блеском в глазах, да улыбкой, что лицо озаряет. Шанталь заметит, нейтрально поинтересуется за завтраком, в чем же причина; пока она намазывает тост джемом, Антарес уже измазал щеки сестры в шоколаде, Рика улыбается, Шанталь злится, домовики убираются быстро, а сестра детей успокаивает, сладкого лишает, да наказать грозится. Только с улыбкой, мягкость проявляя ей вовсе не свойственную. Даже безумные при виде детей добреют, становятся более человечными.
Фредерика плечами загадочно пожимает, и посуду со стола собирает. Она не доверяет домовикам это дело, всегда по утрам тарелки сама перемоет, завтрак на стол поставит, да проследит, чтобы сестра не забыла взять сумочку, - с ней такое бывает, - и лишь после, когда в детской стихнут голоса, Фредерика прикроет за собой дверь, и покинет территорию, аппарируя недалеко от парка.
Она не станет привычно кутаться в мантию, ибо для выхода к магглам у нее есть отдельный комплект одежды на все сезоны и случаи; и черное пальто белым снегом покрывается, она воротник приподнимет, шарфом обмотается таким же черным, да пройдется в центр парка к озеру, к самому краю воды подойдет, да камушки мелкие забрасывать станет; следить за тем, как они от воды отскакивают, снова ударяются, и на этот раз тонут, оставляя на поверхности круги.

Фредерика не услышит, скорее почувствует, и обернется, взглядом Алистера вылавливая, и едва заметно улыбаясь, тут же отворачиваясь и румянец в вороте скрывая.

Да что же это такое?

— Сегодня удивительно морозный день, вы не находите?

Вместо приветствия, голову на бок склоняя, девушка руку в перчатке протянет для рукопожатия; у магглов так принято, да у волшебников тоже; и снова улыбнется, по сторонам быстро осматриваясь.